«...не каждому дано

писать навзрыд»

  * * *
Слышащий – да услышит.
Видящий – да узрит.
Пишущий – да напишет.
Глаголящий – повторит.
Всяк за свое ответит.
Каждому – свой черёд.
Слово, если не светит, 
Запечатает рот.
Пуля – она не дура,
А провиденья рука.
Да здравствует диктатура
Русского языка!

  * * *
Хлеб оставьте себе, дайте света,
Ведь не даром прошу, а взаймы.
Я верну вам – слово поэта,
Рассчитаюсь всем снегом зимы.
Кто-то явно кусает губы.
Кто-то тайно кровоточит.
За окном из асфальтовой шубы
Светофор, как заноза, торчит.
Жизнь земная вперёд несётся.
Жизнь небесная вспять бежит.
Отворяющий кровь не спасётся:
Кровь возврату не подлежит.

  * * *
Донос. ОГПУ. Расцвет ГУЛАГа.
Руби руду! Баланду съешь потом…
Мой дед с кайлом в обнимку – доходяга.
А я родился… в пятьдесят шестом.
Война. Концлагерь. На краю оврага
Эсэсовец орудует хлыстом…
Отец с кайлом в обнимку – доходяга.
А я родился… в пятьдесят шестом.
Орёл двуглавый. Гимн. Трёхцветье флага.
С нательным в новый век вхожу крестом.
Бескровно под пером скрипит бумага,
Ведь я родился…в пятьдесят шестом.
   
  * * *
Любил я блатные словечки
И драки – квартал на квартал.
И жизнь не плясала от печки,
А волчий являла оскал.
Горячий привет космонавтам!
Такими гордится страна!
А я по заброшенным шахтам…
И было мне имя – шпана.
На сцене актёр, но не зритель:
Спектакль, продолжение, срок…
Хвала тебе, ангел-хранитель,
За то, что не уберёг,
За то, что незримая сила
Меня приковала к столу,
За то, что дружков уносила
В ближайший пивняк на углу.
За…что мне нелепая доля:
В стихах плавить воск и металл?
Была бы на то моя воля –
Ни строчки бы не написал!

  КАРТИНА
Базарная площадь. Старик – поводырь обезьянки,
Владелец шарманки и счастья за ломаный грош,
И запах хурмы, и гаданье цыганки,
И бритый узбек, заносящий над дынею нож.
Всплывает из памяти пёстрый узор минарета
И, словно гадюка, сползает к нагретой земле…
И руки узбека забрызганы кровью рассвета.
Рисую, чтоб памятью переболеть.
И штрих за штрихом, словно наземь убитая птица,
И ярость мазка, как прорвавшая шлюзы вода,
И чья-то судьба – просто загнутый угол страницы.
Гадала цыганка. Гадала, гадала, гада…
И корчится холст от дыхания знойного лета.
На шаг отойду и сквозь пальцы дрожащей руки
Гляжу, как ожившие краски рассвета
Ладонью стирает узбек с напряжённой щеки.

  * * *
Снятся мне по ночам человекособаки,  
Что меня убивали у всех на глазах.  
Снятся мне по ночам иссык-кульские маки,
Прибалхашские степи да старый казах,
Тот, который не выдал толпе иноверца
И не смог на прощание вздоха сдержать…
Просыпаюсь от боли, сжигающей сердце,
Словно нужно опять в никуда уезжать.
Разорвали империю в клочья границы.
Разжирели каганы на скорби людской.
Там, где царствует ворон – зловещая птица, 
Золотистые дыни сочатся тоской.
Южный ветер хохочет в трубе водосточной,
По-разбойничьи свищет и рвёт провода…
Всё назойливей запахи кухни восточной,
Но немногие знают – так пахнет беда.

  * * *
Полыхнувший закат до полоски алеющей сужен:
Туча словно портьера, а небо – оконный проём.
Ничего, ничего…
  Пусть мой голос и слаб, и простужен,
Поднимая глаза, всё равно говорю о своём. 
Я до солнца встаю, чтоб увидеть, как звёздные ноты
Рассыпает Господь для поэтов на Млечном пути,
Заполняю словами тетрадок бумажные соты.
Если мне суждено, я до правды смогу дорасти.
Вознесусь над землёй, позабуду о мире и граде,
Предпочту пораженью весёлую смерть на лету,
Чтоб, ломая перо, не просить у людей Христа ради,
И, ударившись оземь, зажать в кулаке высоту.
Это проще простого – умри да с восходом воскресни, 
Ухватившись за гриву крылатого злого коня. 
Ничего, ничего…
  Я приду и спою свои песни.
Я еще постучусь к тем, кто знать не желает меня.